Любовь по-немецки – 2. Особые отношения - Мара Дорст

с оператором и знает, что минут через 15—20 полицейские уже будут здесь. Я отпираю двери туалета и выхожу наружу. Йенс отходит в сторону, пропуская меня, но тут же бежит следом, пока я снова собираю разбросанные им на полу и кровати вещи в рюкзак. Теперь это совсем другой человек. Куда делись его агрессия, неконтролируемая ярость? Передо мной смиренный агнец, жалко умоляющий меня:

– Марина, Марина, пожалуйста, успокойся. Зачем ты это сделала?

Как быстро он сменил одну маску на другую.

– Марина, я не собирался тебя трогать, – жалобно причитает он, суетясь вокруг меня.

Я игнорирую его, не смотрю в его сторону, не отвечаю, просто молча продолжаю сборы. Затем надеваю куртку и выхожу на улицу. Йенс бежит вслед за мной. Продолжая свои причитания, он пытается приблизиться ко мне, но я уворачиваюсь и отхожу в сторону, вытянув руку ладонью вперед:

– Не приближайся ко мне!

Он вынужден повиноваться. Потом снова предпринимает попытку, и я снова уворачиваюсь и отхожу на безопасное расстояние. В таких «танцах» у подъезда мы проводим оставшееся до прибытия полицейских время, пока не раздаются громкие сигналы сирены. На огромной скорости подъезжают две машины с мигалками на крышах и останавливаются около нас. Только сейчас я замечаю, что меня колотит мелкой дрожью.

Девушка-полицейский со светлыми длинными волосами, собранными на затылке в тугой конский хвост, подходит ко мне и начинает выяснять, что произошло. Другие полицейские, парни в форме и бронежилетах, обступают Йенса, оттеснив его от меня. Трещит полицейская рация. Сигнал уже выключили, чтобы не будить соседние дома, но синий свет мигалки всполохами освещает темное пространство вокруг дома. Я невольно отмечаю, что это похоже на сцену из фильма. Смотрю на все, словно со стороны, а не как главный участник действия. От волнения я практически разучилась говорить по-немецки, не могу связать и двух слов. Но мое состояние очевидно говорит само за себя.

– Вы поедете с нами, – объясняет мне девушка с хвостиком. -Здесь Вам оставаться нельзя. Опасно.

Я растеряна. Я вовсе не хочу никуда ехать, это не входило в мои планы. Я думала, что вызов полиции отрезвит Йенса, и я смогу спокойно провести остаток ночи дома в своей постели, а потом беспрепятственно осуществлю мой план, переехав в пятницу к друзьям. Я уверена, что после приезда полиции Йенс и пальцем меня не тронет и не сможет ничего сделать против моего отъезда. Но девушка-полицейский непреклонна:

– Вы должны ехать с нами. Es ist zu gefährlich (Это очень опасно). Verstehen Sie mich? (Понимаете?)

Я киваю. Вместе с полицейскими поднимаемся наверх в квартиру.

Несколько полицейских допрашивают Йенса в гостиной, другие проходят со мной в спальню и смотрят, как я собираюсь. Мне предлагают забрать не только то, что я планировала, но все вещи, которые у меня есть.

– Где Ваши сумки? – спрашивает один из парней.

– Он все забрал. Спрятал. И вещи тоже. Я думаю, что они в подвале. В Keller.

Полицейский открывает шкафы, выдвигает полки. Никаких сумок, никакой одежды, кроме нижнего белья и пары футболок с джинсами. Он идет в гостиную, где Йенс что-то плача рассказывает его коллегам, и через какое-то время возвращается с ключами от подвала. В сопровождении полицейских я иду вниз.

В первом помещении ничего не обнаружено, только старый хлам и наши с Йенсом велосипеды. Во втором тоже. Я в растерянности. Возможно, он все отвез к Карстену?

– Больше нет Keller? Это все? -спрашивает меня полицейский.

– Я не знаю…

– Но тут нет Ваших вещей?

– Нет.

Один из парней остается со мной, другой поднимается в квартиру и вскоре возвращается с еще одной связкой ключей. Вот это да! Оказывается, существует еще одно помещение, которое принадлежит моему мужу. Тайная комната, существование которой он скрывал от меня. И действительно, в третьей Keller мы обнаруживаем мои сумки, оставленные во время летнего бегства, а в них всю мою одежду, пропавшие джинсы, футболки и куртки, которые я считала безвозвратно потерянными. На мои вопросы, куда все исчезло, Йенс лишь пожимал плечами и делал вид, что не помнит или не понимает, о каких вещах идет речь, или лгал, что их забрал Карстен.

Полицейские помогают поднять вещи наверх. Я лихорадочно пакую не поместившиеся в рюкзак шмотки в найденные сумки и в сопровождении полицейских иду к машине. Я не совсем понимаю, что происходит и вернусь ли я когда-нибудь назад. Оглянувшись, в дверях вижу сидящего в своем компьютерном кресле в глубине комнат Йенса, у него опрокинутое лицо, заплаканные красные глаза. Но мне совсем не жаль его, я знаю, что сейчас он только что пытался вывернуть ситуацию наизнанку и выставить жертвой себя, а меня представить вероломной лгуньей или сумасшедшей. Я только не понимаю, почему забирают меня, а не его. Он остается в квартире, в тепле и уюте, а мне придется ехать ночью в полицейский участок, и что меня ждет дальше, я даже себе представить не могу.

Полицейские обращаются со мной очень вежливо. Помогают донести тяжелую сумку до машины, кладут ее в багажник. Блондинка садится в первую машину, меня сажают во вторую, которая поедет следом. Я занимаю место сзади. На передних креслах расположились двое полицейских. Несмотря на стресс, я замечаю, что это молодые симпатичные парни лет тридцати. Полицейская форма придает им очарование силы и власти в моих глазах, на мгновение возвращая воспоминаниями к образу Карстена, каким я впервые увидела его. Тот полицейский, который сидит рядом с водителем, по рации передает информацию в участок. Я слышу, как он характеризует меня:

– Женщина очень плохо говорит по-немецки. Повторяю, плохо говорит по-немецки. Возможно, понадобится переводчик.

Ну вот, лучшая ученица в классе, и «очень плохо говорит по-немецки». Мне стыдно, но, с другой стороны, я знаю, что у полицейских сложилось такое впечатление из-за моего эмоционального состояния. Из-за стресса я не смогла связать двух слов. Правильно ли я поступила, когда вызвала полицию? Я не уверена, но в тот момент, когда я набирала 112, это казалось единственно возможным решением. Мне было страшно, и не последнюю роль сыграло то, что я все время держала в памяти информацию, которую передала мне Леа. Пытаюсь успокоиться, ведь дело сделано и теперь уже не повернуть назад. Машина мчит меня в сторону Ильцена.

В Бад Бодентайхе тоже есть отделение полиции, но оно работает только в дневные часы и по будням. Я каждый день проходила мимо него по дороге на станцию, но никогда не видела хоть какого-то оживления вокруг здания: ни припаркованной машины, ни людей в униформе. Когда мы вызывали Карстену неотложку, и скорая, и полиция тоже приезжали из Ильцена. Так и со мной. Меня везут отделение полиции в окружной центр Ильцен. В город, куда я каждый день езжу на занятия.

Здание участка какое-то новое, необжитое. Как потом выяснится, полиция Ильцена только на днях переехала сюда. Двое парней, с которыми я ехала в одной машине, заводят меня в кабинет, где находятся только два рабочих места с компьютерами и единственный стул, на который мне предлагают присесть. Мои вещи заносят следом и ставят возле меня. Я очень хочу в туалет и курить, но не решаюсь попросить об этом. Что происходит? Насильник остался дома, а жертва вынуждена провести ночь в участке, давая показания и терпя все эти неудобства. Просыпается и чувство голода, так что урчит в животе.

Парни скидывают куртки, оставшись в белых рубашках с нашивками, и садятся за свои компьютеры. Начинается допрос. Я уже пришла в себя, поэтому могу отвечать более связанно и даже развернуто. Переводчика мне никто так и не предложил, возможно, из-за того, что посреди ночи его не так-то просто найти.

Вопрос-ответ, вопрос-ответ. Пальцы полицейских летают по клавиатуре с такой скоростью, что я не удерживаюсь от комплимента:

– Вы так быстро печатаете!

Один из парней улыбается:

– К сожалению, это основная часть нашей работы.

Неожиданно для себя и для них тоже, я умудряюсь рассказать не только то, что произошло сегодня вечером, но и всю историю